Долина смерти. Век гигантов - Страница 45

— Но… — предостерег Скальпель. — Слово?…

— Мое слово крепко, — усмехнулся Николка и, чтобы его потом не укоряли в вероломстве, повторил торжественно: — В семейные отношения — ни-ни…

— Ну, то-то же, — успокоился медик. — А желание ваше приветствую.

— Но мы думаем сначала запастись продовольствием, — сказал Николка.

— Это вы думаете, — поправил его медик. И он был, конечно, прав, так как дикари жили изо дня в день и о возможностях делать запасы даже не подозревали.

— Впрочем, это все равно. Приветствую. Давно нужно было. Наступает зима, охотиться становится труднее.

Скальпель дал согласие за себя, за трех раненых и за Эрти, что они все мясо, приносимое охотниками, будут регулярно, каждый день, коптить, сушить и засаливать. Кроме того, он пообещал научить своих пациентов выделывать снятые с животных шкуры, чтобы впоследствии из них нашить зимней одежды. Последнее было не лишним — у дикарей в выделке шкур господствовал самый примитивный способ: они сначала очищали их кремневыми скребками от мяса, жира и сухожильных растяжений, затем сантиметр за сантиметром пережевывали, обильно смачивая слюной. Таким способом много шкур не выделаешь, и желающих на эту работу находилось всегда мало.

Один за другим — целую неделю — тянулись трудовые дни. Горы сушеного, копченого и соленого мяса заполнили пещеру. Фрукты и ягоды, собираемые охотниками между делом по настоянию Николки, тоже составили солидные запасы. В сознание дикарей еще не проникло оправдание таким громадным запасам, тем не менее охотились они, не зная усталости и не ослабляя пыла, с утра до глубокой ночи. Не отставал и Скальпель со своими пациентами: также с утра и до ночи пылали на дворе огромные костры и циклопическая печь-плита, на которых производилась заготовка впрок мясной и растительной пищи.

Седьмой день недели, по обоюдному соглашению, Скальпель и Николка решили отвести под праздничный отдых. К этому дню ученый медик готовил какой-то «грандиознейший» сюрприз, которому так и не пришлось осуществиться, потому что еще более грандиознейший сюрприз в этот день преподнесла друзьям природа.

На заре, когда еще туманы плотной молочной завесой висели над землей, вышел из пещеры Мъмэм, чтобы посмотреть: не сделалось ли с водой «крак». Примчался он обратно сломя голову, будто и вода сделала «крак», и все на свете «кракнуло». Еще все спали, и всех он безжалостно растолкал, в самое ухо выпалив каждому азартным шепотом:

— Акьъву!.. Акьъву!.. Акьъву!..

С кинематографической быстротой повыскакивали дикари из-под теплых шкур и, как были нагишом, попрыгали во двор. «Акьъву» значило «конь» и еще значило вот что.

Давно краснокожие вожделенно посматривали на Николку, постоянно сопровождавшего их на охоте верхом, и ждали они только удобного случая, чтобы самим «объакьвиться», олошадиться. Если необходимости в запасах они не могли осознать, то преимущество конного охотника перед пешим понимали великолепно: все, что вело к облегчению в способах добывания пищи, ими усваивалось прекрасно.

— О негодяи! — крикнул Скальпель вдогонку. — Оденьтесь, простудитесь.

Его голос, голос отца, пекущегося о здоровье детей, пропал бесследно в густом тумане. Только Николка внял ему и накинул на плечи плащ из шкуры леопарда.

Дикари, дрожа от холода и нетерпения, собрались в стойло Живчика. Они ждали Николку, который незаметно для них стал предводителем во всех их начинаниях, связанных с охотой. Мъмэм энергично жестикулировал, объясняя, сколько он видел «акьъву», где они находятся и как их надо ловить. Подоспевший Николка усомнился в сообщении дикаря и, так как на конкретные темы он мог беседовать свободно, то и спросил на языке жестов, т. е. закрыв глаза левой рукой, а правой разгоняя туман:

— Как Мъмэм мог увидеть «акьъву» в тумане, густом, как дым?

Мъмэм на том же языке, вперемежку со словами, рассказал все подробно.

Мъмэм шел к реке посмотреть, не сделала ли она «крак». Земля холодом щипала ноги, и вдруг — что-то горячее!.. Он даже привскочил от неожиданности, привскочил вот так, как человек, наступивший на змею «ург»… Это был лошадиный помет — «кака», — совсем теплый, совсем горячий; от него шел пар, как изо рта, вот так: ху-у-у… Помета было на десять-десять-десять-десять-десять лошадей, на десять-пять, на «дашнь-пянч» акьъви. И лошади совсем близко, потому что Мъмэм слышал «и-го-го-го», слышал ржание на расстоянии полета камня, брошенного слабым ребенком, «абаля рбанк». Лошади ушли туда, где умирает солнце, ушли на запад. Там есть гора, треснувшая пополам, там — ущелье; лошади пошли в ущелье; охотники там поймают их…

После такого подробного — и поэтому убедительного — отчета нельзя было сомневаться в сообщении дикаря. Николка разделил отряд и стаю собак на две половины. Первую, во главе с Мъмэмом, он послал вперед с заданием обойти табун и стать у него на пути, загородив ему выход из ущелья. Сигналом, показывающим, что задание выполнено, должен быть троекратный крик махайродуса. Тогда Николка, во главе второй половины отряда, обрушится на табун с тыла. Нужно стараться, чтобы лошади не прорвались сквозь ряды охотников, для этого пустить собак вперед.

Охотники первого отряда, держа руки на загривках собак, помчались в обходной путь, подобные немому урагану. Второй отряд двинулся не спеша, следя за отпечатками копыт на прибрежном песке. Отпечатки эти действительно от реки поворачивали к ущелью. Ущелье служило некогда ложем бурной речонки; теперь по нему вился лишь небольшой ручеек, впадающий в Волгу.