— Роберт!
— Есть, сэр…
Что-то надут сегодня Роберт сверх нормы; неряшлив и небрежен, как никогда: ливрея не застегнута на все пуговицы, и из-под жилета торчит клок нижней рубашки.
— Роберт, приготовьте мне ванну и сварите крепкого кофе… Ну, что же вы, Роберт?… Мне очень некогда…
Зажевал тонкие сухие губы молодой Роберт; длинные белесые ресницы опустил на глаза; и ресницы дрожат, и губы, и самому, видно, сильно не по себе.
— Я хотел… с вами… сэр… поговорить…
— Ну, говорите, Роберт… Но помните: мне очень некогда…
— Я, сэр… у вас… больше не служу…
Усмехнулся мистер Уэсс; недурно складываются обстоятельства. Заявление слуги не было неожиданностью; давно замечал, как прогрессировал Роберт в самоотравлении большевизмом.
— Хорошо, Роберт, я вас отпущу… Но вы ведь не откажетесь пробыть у меня до 11-ти утра этого дня?… В одиннадцать я еду в Англию…
Вот уж никогда не ожидал Роберт столь быстрой и легкой развязки. Вспыхнул, просиял, уподобившись новенькому полтиннику.
— Хорошо, сэр!.. Спасибо, сэр!.. — и опрометью кинулся в ванную.
— Что же вас толкнуло, Роберт, на столь серьезный шаг? — спросил мистер Уэсс, нежась в прохладной воде.
— Если вы, сэр… — зажевал Роберт тонкие губы, — будете улыбаться, сэр… я вам… не отвечу…
— Нет, нет, Роберт. Я улыбаюсь не над вопросом… Меня сильно располагает ко сну ванна, а спать мне никак нельзя. Вот над чем я улыбаюсь… Вы уж ответьте, пожалуйста…
— Я, сэр, понял, что коммунистическая партия, коммунистическая партия… Я, сэр, записался кандидатом в ячейку… и буду работать над собой…
— Но, Роберт, вы ведь не знаете русского языка — это во-первых, а во-вторых, коммунистическая партия есть и в Англии… с большим успехом вы могли бы записаться в ячейку у себя на родине!..
— Я здесь недолго пробуду, сэр… Я поработаю над собой, сэр… Язык мне не помеха… А в Англию мы еще приедем. Мы скоро приедем, сэр.
— О-о… — сказал мистер Уэсс, выпрыгивая из ванны. — Позовите ко мне дворника.
Дворник, конечно, не выспался. Был всклокочен, как разодравшаяся овчарка, глядел исподлобья. Но мистер Уэсс действовал по-английски:
— Вот вам, Степан, на расходы. Вы должны будете справиться в адресном столе о местожительстве В. В. Ипостаси-на… и отнесите ему это письмо.
— Ответ надо, что ль? — спросил Степан, хладнокровно пряча кредитку и письмо и поворачиваясь к выходу.
— Нет, ответа не надо… Только вы сейчас же поезжайте. Срочно нужно. Поняли?…
Дворник постоял у дверей — спиной к мистеру Уэссу, — потом повернулся.
— Понять-то понял, только… куда же я сейчас поеду? Сейчас, поди, только семой час, а адрисный открывается в девять?!..
— Годдэм! — выругался мистер Уэсс. — Что же делать?
— Если вам непременно нужон адрисный стол, то не знаю…
— Тэ-тэ-тэ… Как нехорошо…
— А зачем вам адрисный-то? — спросил дворник, почесывая в затылке.
— Как зачем?! Вот чудак, нужно же мне узнать адрес этого самого В. В. Ипостасина?…
— Василь Василича?… Чего проще… Я знаю, где он живет. Это бывший дьякон у Полувия… У Никитских он живет…
Дворник ушел. Мистер Уэсс долго смеялся, скаля крупные белые зубы.
Пыхтит самовар, плюется… Сквозь кружевной занавес радостное солнышко зайчиков пускает по белой скатерти. В воздухе пахнет сдобью: дьяконица Настасья пышек напекла к чаю.
— Мать, а мать, ну-ка?… Ты б самовар-то приглушила, а то как бы не тово. — Пыхтит дьякон над «Известиями ВЦИКа». Никак не найдет отдела хроники.
— Чего ему? — просунула дьяконица в дверь красное от печки лицо. — Вон крышка-то, не видишь?…
Нашел дьякон хронику. Хитро сощурился весь, — благодушествует: откусит пышки, сладким чаем с молоком запьет, в хронику уставится жующим ртом. Во всей газетине только хронику да судебный отдел читает. «ЕЩЕ О ТАИНСТВЕННОМ ГРАБИТЕЛЕ» — интересно, черт!..
Залился дьякон благодушным рокотком… и вдруг откуда-то холодком на душу пахнуло…
— Ах да, милиционер!.. Чтоб его!.. Надо было ему заворочаться… Спал бы себе, дурень, дурень!..
Однако в комнате будто темнее стало. Или, может быть, это приглушенный самовар перестал плеваться?… Просунулась голова дьяконицы в дверь:
— Вась, а Вась! Спрашивают тебя там…
— Кто б это? Раненько что-то. Ну-ка?…
Письмо было весьма лаконично и не про всякого писано, но дьякон-то понял: стряслась беда… кто-то проник в тайну детрюита.
Забыл дьякон чай, забыл пышки, хронику… Даже свою фамилию забыл…
Побледнел и осунулся за одну минуту, будто в тифу три недели провалялся.
— М…мать… ну-ка?… мне ли это?…
Дьяконица — руками в тесте — конверт взяла и письмо. Взглянув на конверт, беспрекословно решила:
— Тебе!
Развернула письмо, и:
— Ах!!..
«К 10 часам утра сего дня вы должны прийти на Арбатскую площадь, дом N 5, кв. члена английской делегации мистера Уэсса, дело идет о ювелирном магазине и о вашей жизни. Если не придете, все пропало.
Благожелатель».
— Милые, да что же это?… — захныкала дьяконица, заметалась. — Иди, иди, Василий!!.. Слышь, иди! Сейчас же иди!.. О, господи! Пропала моя головушка…
Сбросила с себя браслет, перстень. Сережки трясущимися руками из ушей вынула, — об пол… Потом одумалась:
— Куда девать? О, господи!..
Подобрала с пола, зажала в кулак. Заметалась — куда девать?… В спальню сунулась — под перину? Нет… В умывальник?
— Нет, нет, нет… О, господи…
На погреб побежала, побелевшими губами шепча бо-знать-что…