Долина смерти. Век гигантов - Страница 59

Но старики были непреклонны, в их глазах загорелись плотоядно-звериные огоньки, в мыслях они уже кушали Мъмэма. Айюс встал и повторил, что его слово твердо, как кремень, — пускай Мъмэм убьет сам себя.

Великан Мъмэм сделался пепельно-серым, миндалевидные его глаза помутились. Чего доброго, он готов был исполнить требование кровожадного старца. Николке только и осталось, что призвать охотников к открытому восстанию.

— Братья! — сказал он, ожесточившись. — Старики глупы, как кремни. Головы их тверды, как кремни. Слова их тверды и глупы, как кремни. Охотники умнее стариков и сильнее их. Охотники жалеют глупых стариков. Не надо их убивать, но надо заставить их ехать в новую пещеру. Власть там будет принадлежать всем… Вот смотрите, что я сделаю. Пусть братья поступят так же.

Он взмахнул арканом, приготовленным загодя, и Айюс, захлестнутый в плечах, скувыркнулся с председательского места.

Старики и пять ведьмоподобных старух схватились за свое жалкое оружие. Инвалиды держали нейтралитет: они ничего не теряли. Схватка окончилась смехотворно-быстро. Противник был силен своей нравственной силой, но когда эта последняя, в лице Айюса, грохнулась на землю, богатырям-охотникам не составило большого труда обезоружить слабые руки и надеть путы на дряхлые тела. Нужно отдать справедливость охотникам: они обращались со старцами и старухами сыновне-нежно и спеленали их веревками, как грудных детей.

— Вах! — свободной грудью вздохнул дикарь Мъмэм и нерешительно добавил: — Охотники будут кушать стариков.

— Нет, — отвечал Николка, — старики будут жить с нами в мире; они полежат немного и поумнеют.

— Старики жестки, как веревки, — согласился Мъмэм, — пусть лежат.

Наскочившая на утес ночь загнала всех в пещеру — и людей, и коней, и собак. Около пленников Николка установил посменное дежурство.

12

Лесной пожар. — Николка сооружает сани. — Луп — забияка. — Старики голосуют вместе с молодежью. — Выступление колдуна-гипнотизера. — Предательство стариков. — Николка вносит «порядок». — Необходимость антирелигиозной пропаганды. — Печальный вестник от Скальпеля. — Новая орда — «моглей». — Скальпель в плену. — Семейных отношений в орде не существует. — Николка надул. — Обида Скальпеля

В полночь затряслась земля. Гранитные своды пещеры наполнились гулом. Проснулись все; даже часовой, мирно склонивший голову на живот одного из старцев и задремавший крепко, вскочил, ровно встрепанный… Ему-то показалось, что это пленники, зорко охраняемые им, сбежали и колотят теперь палицами по головам спящих коммунаров… Но нет: пленники были на своих местах; они тоже прислушивались к зловещему гулу. — Дрожал великан-утес; ревело смертельным ревом лесное зверье; панически-тоскливо выли собаки; бились кони в темном углу пещеры. Старуха Гарба — «Утроба», складчатостью кожи похожая на летучую мышь, прокаркала веще:

— Рушится земля, ух-ху! Смерть всем — связанным и свободным! Ах-ха-ха!..

Она определенно била на увеличение паники.

Николка бросился к каменной глыбе, загораживающей выход, чтобы посмотреть — что там, на воздухе, но его удержали перепуганные насмерть охотники.

Гарью пахнуло в трещины стен. Айюс, «умудренный годами», отозвался спокойно из груды спеленатых тел:

— Лес горит. Бегут звери… Много мяса будут иметь арийя.

Спокойные слова внесли умиротворение в трепещущие сердца. Николка проникся вдруг уважением к человеку, прожившему 150 зим. В самом деле, ведь этот гул — топот бесчисленных ног спасавшихся бегством от стихийного бедствия животных. Как можно было думать о землетрясении!

На глазах остолбеневших охотников он собственноручно развязал старца и сказал ему с веселой покорностью:

— Пусть Айюс приказывает, что делать.

Польщенный старик гордо тряхнул седыми лохмами и победоносно осмотрелся кругом.

— Маленький Къколя имеет хорошую голову, — сказал он, — но старый Айюс жил долго и знает больше Къколи.

— Пусть так, — согласился Николка, — не буду пока спорить. Дуй, старче, дальше.

— Старый Айюс, — продолжал старик с горечью в голосе, — будет приказывать, потом — его опять свяжут?

— Нет, он теперь навсегда освобожден.

Старик ворчал:

— Старый Айюс имеет старые кости. Старые кости болят от грубых веревок…

— Ладно, ладно, старче, не дуйся, не проезжался бы насчет Мъмэмского мясца, не был бы связан.

По забывчивости последнюю фразу Николка произнес на чистом русском языке, ее никто не понял, и тем большее впечатление произвела она на старика. Кто его знает, что он подумал, только вместо того, чтобы приказывать, он стал конфиденциально советоваться с Николкой:

— Айюс думает: зверей бежит много, звери потеряли голову, легко охотиться; будет много мяса.

Это была хорошая мысль: в пещерной коммуне людей должно значительно прибавиться, и совсем не лишнее пополнить ее запасы.

Николка стал разъяснять охотникам, что от них требуется. В этот момент тяжело заухала каменная глыба; кто-то снаружи барабанил нещадно. Охотники повскакали в новом приступе животного страха.

— Кто там? — спросил Николка.

Из-за глыбы дошел глухой человеческий голос:

— Арийя…

Глыбу приняли. То был Ркша — медведь, обожженный и окровавленный. В таком же состоянии находилась и его новая лошадь.

Не слезая с коня, Ркша въехал в пещеру.

— Лес горит… Большой огонь пожирает деревья… Звери горят… Звери бегут… — забормотал он, дико блуждая глазами. — Ркша ехал среди зверей… Миау хотел его скушать… Волки хотели его скушать… Медведь хотел его скушать… Ркша отбился… Вот он, Ркша, вместе с лошадью…